Новости
Алоэ. "Домик Утраченной Игры: о домыслах и вымыслах".
Домик Утраченной игры: о домыслах и вымыслах*
Домик Утраченной Игры (The Cottage of Lost Play), что также может быть переведено как «Домик проигранной игры» служит, как сказал бы сам Профессор Толкин, «рамой» для самой ранней версии легенд о Средиземье, которые потом составили Сильмариллион. Легенды в версии «Домика Утраченной Игры» во многом похожи на свои версии в «Квэнта Сильмариллион», но во многом от них и отличаются. Характерным отличием для ранних версий всех этих легенд является их несколько бóльшая простота и сказочность. Эти простота и сказочность отчасти связаны с «рамой», в которой эти истории излагаются.
Многие из основных историй, например, легенду о Тинувиэль, рассказывают дети. Другие истории рассказываются для детей (а не только для Эриола) и должны быть адаптированы рассказчиком к восприятию маленьких слушателей. Так или иначе, рама влияет на картину, которая создается внутри неё, и в итоге картина перерастает раму…
Но сейчас мне хотелось бы поговорить о раме, созданной рукой мастера.
Итак, что такое Домик Утраченной Игры? И, кстати, что такое Утраченная Игра, которая, несомненно, является важной вещью для всех обитателей этого дома, а возможно и для всех жителей Одинокого острова? О чем, собственно, речь?
Итак, пришелец Эриол, уже много дней странствующий по Одинокому Острову, подходит к маленькому дому: «Окошки были уютно задернуты занавесками, но в щелки сочился такой ласковый, домашний свет, словно то был счастливейший дом на земле. И тогда всей душой возжелал странник тепла и дружбы, и жажда странствий угасла в нём».[1] Вот только дом этот очень странный… Причём, то, что дом странный, кажется даже Эриолу, который уже неоднократно ночевал на Одиноком острове.
Во-первых, чтобы войти в этот дом, надо уменьшиться: «Мал этот дом, но живущие в нём и того меньше - ведь войти сюда может лишь малыш, либо тот, кто по своей охоте станет маленьким, ступив на порог».[2]
Во-вторых, обитают в этом доме Линдо и Вайре, которые построили этот дом много лет назад, «а с ними их родичи, друзья, и множество детей».[3] Что это за дети, чьи это дети и почему они живут в доме Линдо и Вайре, нам неизвестно.
Зато кое-что известно про сам дом и его историю:
«То была Хижина детей, или Игр во сне - а не Утраченной Игры, как говорят иные несведущие, - тогда ни одна игра ещё не была утрачена; только ныне и здесь, увы, существует Домик Утраченной Игры».
«Те, первые дети, что приходили туда, были детьми праотцев людей, и эльфы, движимые жалостью, провожали детей, чтобы они не заблудились и не забрели в Кор».[4]
Дети людей попадают туда по тропе снов:
«Для детей то был самый радостный час - чаще всего именно тогда по дороге, называемой Олорэ Маллэ, Тропа снов, приходил к ним новый друг».[5]
«Дети редко заходили в хижину - они резвились все больше в саду: собирали цветы и гонялись за золотыми жуками и узорчатыми бабочками, которыми эльдар населили сад, на радость малышам. И многие из тех, кто встретился и подружился в том саду, повстречались потом в землях Людей и полюбили друг друга; но об этом, наверно, люди знают больше моего. Но, как я уже говорила, были там и такие, кто услышал вдали флейты солосимпи, или, выйдя за ограду, уловил напевы телелли на холмах, и даже такие, кто побывал на Коре и вернулся обратно - и души тех детей были исполнены радостного изумления. Это из их бессвязных рассказов и обрывков слышанных ими песен слагались чудные легенды, что, должно быть, и поныне дивят людей, ибо те дети становились великими поэтами Широких земель».[6]
Есть еще одно описание Домика, которое можно отнести к личной мифологии Толкина. Это – стихотворение «Ты и я и Домик Утраченной Игры»:
Мы там бывали — ты и я —
В иные времена:
Дитя, чьи локоны светлы,
Дитя, чья прядь темна.
Тропа ли грез манила нас
От очага в метель,
Иль в летний сумеречный час,
Когда последний отблеск гас,
И стлали нам постель, —
Но ты и я встречались там,
Пройдя Дорогой Сна:
Темна волна твоих кудрей,
Мои — светлее льна.
…
Не схож ни с ночью и ни с днем
Лучистый сумрак той поры,
Когда открылся взгляду Дом
Утраченной Игры»[7]
И тут возникает мысль, что где-то мы это уже видели… а именно, когда читали о путешествии Роверандома на Тёмную сторону Луны:
«Внизу раскинулось множество длинных–предлинных лужаек с фонтанами, и повсюду были видны дети. Одни танцевали, словно в полудреме, другие блуждали, как лунатики, разговаривая сами с собой. Некоторые пробуждались от глубокого сна, иные уже совсем проснулись и бегали, смеясь, толкались, собирали букеты, строили беседки, ловили бабочек, перекидывались мячами, карабкались на деревья… И все они пели.
— Откуда они здесь? — спросил Роверандом, озадаченный и очарованный.
— Из дому, конечно, из постели, — сказал Человек.
— Но как они сюда попали?
— А вот этого тебе никогда не узнать. Тебе крупно повезло — как и любому, кому посчастливилось здесь очутиться, каким бы путем он сюда ни попал. Но дети попадают сюда совсем не так, как ты. Некоторые из них бывают здесь часто, другие редко».[8]
Любопытно, что здесь герой тоже встречает кого-то, кто ему дорог и ещё будет дорог в будущей жизни:
«Роверандом, предоставленный сам себе, только–только направился к чудесному желтому мячику («Ну совсем, как мой, у меня дома…» — подумал он), как вдруг услышал голос, который, несомненно, был ему хорошо знаком.
— Это же моя собачка! — произнес голос. — Моя маленькая собачка! Я всегда знал, что она настоящая. Кто бы мог подумать, что она здесь! А я–то все искал и искал ее на берегу, и звал ее, и вспоминал каждый день!
Как только Роверандом услышал этот голос, он сел на задние лапы и начал «просить». — Моя «просящая» собачка! — сказал мальчик (ну конечно же, это был он!), подбежал и погладил пса по спине. — Ты куда пропал?
…
А мальчик хохотал и… …вдруг исчез, совершенно неожиданно, бросив Роверандома на лужайке одного!
— Он проснулся, вот и всё, — сказал Человек–на–Луне, внезапно появившись. — Отправился домой, и как раз вовремя. О! У него до завтрака всего четверть часа. Сегодня утром он пропустит прогулку на пляже. Ну, что ж! Боюсь, нам тоже пора…»[9]
Книга Утраченных Сказаний записывается в 1916 – 1917 годах, но ее замысел уже существует к 1915 году; приведенный вариант стихотворения датируется 27 - 28 апреля 1915 года.
Роверандом написан летом 1925 года. К 1925 году, Дж. Р.Р. Толкин уже очевидно (если верить Кристоферу Толкину) отказался от «Домика Утраченной игры» как обрамления или рамы легенд Сильмариллиона. Профессор Толкин ещё пытается и будет пытаться переработать историю Эриола и Одинокого Острова, но это отдельный разговор (или даже два отдельных разговора), но тема Домика Утраченной игры из основного Легендариума исчезает. А вот идея осталась, и была использована при написании Роверандома.
А теперь вернемся в Домик Утраченной Игры. И я бы хотела обратить внимание ещё на некоторые детали:
«Этот напиток называется лимпе, и его пьют все эльдар, молодые и старые - он наполняет сердца наши юностью, и уста наши - песнями; но я не вправе дать его тебе…»[10]
«Это — звук Томбо, Гонга Детей, что находится за пределами Зала Вновь Обретённой Игры; гонг звонит единожды, призывая сюда детей в час трапезы, для еды и питья, и трижды — призывая в Комнату Пылающего Очага, когда наступает время рассказов».[11]
И вот, что говорит одна из девочек-обитательниц Домика, перед тем как начать рассказывать другим детям и Эриолу предание о Тинувиэль:
«Тише, Аусир, — молвила Вэаннэ, — ибо моя это повесть, и сама я хочу рассказать её Эриолу. Разве не видела я своими глазами Гвэндэлинг и Тинувиэль, странствуя Путём Снов в далеком прошлом?»[12]
И тут возникает ещё один интересный вопрос, а сколько, собственно лет детям-рассказчикам? Например, один из них, Эльтас, говорит:
«Однако ныне поделюсь я с вами правдивой слёзной повестью, которую услышал я много прежде, нежели ступил на Олорэ Маллэ, — а случилось то до падения Гондолина.»[13]
То, что дети, обитающие в Домике Утраченной Игры, путешествуют по Олорэ Маллэ – Тропе Снов – мы уже знаем. Но кто они такие?
Если ранее домик Утраченной Игры, расположенный в Валиноре, посещали только дети людей, то к моменту прихода Эриола в Домике обитают и дети людей, «которые остались среди эльдар навеки»,[14] и сами эльдар.
И ещё немного о Домике Утраченной Игры, помимо того, что при входе в него надо уменьшиться и в нём обитает много очень странных существ, многие из которых очень стары (как, например, Малое Сердечко, сын Бронвега), а многие из которых, очевидно, родились очень давно, как Эльтас, но выглядят как дети:
«Теперь увидел Эриол, что находятся они в недлинном, широком переходе, стены которого до середины увешаны гобеленами; на гобеленах изображены были многие сюжеты, но в ту пору Эриол не знал, что означают они. Над гобеленами, как показалось ему, висели картины, однако в полумраке Эриол не мог разглядеть в точности, ибо те, что несли свечи, держались позади, а впереди единственный источник света находился за открытою дверью: алый отблеск, словно от яркого пламени, играл на полу.
- Это Очаг сказок, - объяснила Вайре».[15]
И еще интересный факт, что супругу хозяина дома зовут Вайре J
А теперь поговорим о возрождении эльфов. В ранней версии мифологии Толкин придерживается мнения, что эльфы, умершие насильственной смертью, рождаются второй раз. Вот что написано о возрождении эльфов в самой «Книге Утраченных Сказаний»:
«Сюда во времена, что настали после, приходили эльфы из всех народов, кто по злой судьбе погиб от оружия или умер от тоски по тем, кого уже не было с ними — только так могут эльфы умереть, и лишь на время. Здесь Мандос выносил им приговор, и здесь они ждали, грезя о прошлых своих деяниях, до тех пор, пока в час, назначенный Мандосом, не родятся они среди детей своего народа и не уйдут на землю — петь и смеяться».[16]
В «Законах и обычаях Эльдар» Толкин всё ещё придерживается этой версии:
«Бездомная феа, которая избрала - или которой было дозволено - возвращение к жизни, возвращалась в мир воплощенных через рождение. Только так могла она вернуться. Ибо ясно, что создание телесного жилища для феа и соединение феа с рондо Эру доверил Детям, и достигается это зачатием
Что же до перерождения, то это не просто мнение, но известно точно. Ибо возрожденная феа становилась вновь воистину ребенком, радуясь всему очарованию и новизне детства, но неспешнее. И только после того, как он обретает знание мира и власть над собой, его память пробуждается - до тех пор, пока возрожденный эльф становился взрослым, он вспоминал всю свою предыдущую жизнь, и жизнь прежнюю, и "ожидание", и новая жизнь становилась одной упорядоченной историей и личностью. Эта память удваивала радость детства, и опыт, и знания более, чем телесный возраст. Так несчастья или горе, которые претерпел в прежней жизни возрожденный, исцелялись и его бытие обогащалось. Ибо Возрожденный дважды взращен, и дважды родители любили его, и у него два воспоминания о радости пробуждения и постижения мира живущих и великолепия Арды. Их жизнь потому подобна году, у которого две весны, и хотя безвременный мороз следует за первой, вторая весна и лето после него прекрасней и благословенней».[17]
Позднее в течение какого-то времени Толкин предполагал сосуществование двух вариантов: второго рождения и возвращения к жизни другим способом, т.е. перевоплощения. На время написания «Атрабет Финрод ах Андрет» в 1959 – 1960 году остается только полностью оформленная концепция перевоплощения:
«Валар, точнее, Мандосу - глашатаю, а часто и исполнителю повелений Валар - были даны власть и право призывать все бездомные феа эльфов в Аман. Там им предоставляли выбор: остаться бездомными, либо (при желании) обрести новый дом, во всем подобный прежнему. Тем не менее, перевоплотившиеся, как правило, должны были оставаться в Амане».[18]
И вот к чему я пытаюсь прийти:
Домик Утраченной Игры, построенный Линдо и Вайре, в ранней мифологии Толкина – один из двух первых прообразов (наряду с пещерами Ве) Залов Намо, в котором обитают Владыка Судеб и его супруга Вайре. В позднейшем варианте образ Линдо полностью исчезает и заменяется только уже существующим в «Книге Утраченных Сказаний» образом Мандоса, а вот его супруга Вайре остаётся, и гобелены по-прежнему украшают стены её дома. Дом же этот мы можем представлять и как пещеры Ве и как место более приятное. J
Обитающие в их доме дети эльдар являются одним из вариантов идеи о существовании эльфов, ожидающих нового рождения.
Игра – Утраченная и Вновь Обретённая – это просто Жизнь.
Возможно, рассказывание историй, которые нам, знакомым с основными, более поздними версиями толкиновской мифологии могут показаться примитивными – способ для детей эльфов, которые ещё ждут своего часа, чтобы родиться заново, начать вспоминать свою утраченную жизнь, пока ещё на самом простом, «детском» уровне. И несомненно, что для детей людей Домик Утраченной Игры и его окрестности – место, где можно встретить важных существ (людей, собак, но, наверное, не только) из своей будущей жизни и прообраз этой самой будущей жизни.
Понятно, что ни о какой строгости в академическом смысле в данной работе речь идти не может. Все, что я говорю – это пример возможной эволюции идей, причем, в отдельно взятой голове Профессора Толкина. И, вероятно, только один из возможных вариантов этой эволюции. Какого-то доказательства, что «всё было именно так», а также как, что и из чего развивалось в голове у Дж. Р.Р. Толкина не существует и вряд ли может существовать, по крайней мере, по данному вопросу. Но картина ранней мифологии, которую я сейчас попыталась описать, как мне кажется, складывается интересная.
* В тексте доклада приводится множество пространных цитат. Поскольку некоторых читателей могут смутить длинные цитаты на английском языке, то в тексте доклада я привожу все цитаты в переводе на русский язык и даю сноски на английские оригиналы тех же цитат в конце статьи. Все эти переводы на русский язык не мои. Я использовала разные переводы, выбирая их достаточно произвольно. И я хочу выразить благодарность переводчикам Эрендилю, Коту Камышовому, Анариэль, Кэтрин Кинн и нескольким неизвестным мне переводчикам, работами которых я воспользовалась, а также всем причастным к переводам Толкина на русский язык, особенно «ТТТ» и «Elsewhere» и, в частности, Игорю Хазанову.
[1] a tiny dwelling whose many small windows were curtained snugly, yet only so that a most warm and delicious light, as of hearts content within, looked forth. Then his heart yearned for kind company, and the desire for wayfaring died in him
[2] ‘Small is the dwelling, but smaller still are they that dwell here — for all who enter must be very small indeed, or of their own good wish become as very little folk even as they stand upon the threshold. ’
[3] There dwelt within, 'twas said, Lindo and Vairë who had built it many years ago, and with them were no few of their folk and friends and children.
[4] This was the Cottage of the Children, or of the Play of Sleep, and not of Lost Play, as has wrongly been said in song among Men — for no play was lost then, and here alas only and now is the Cottage of Lost Play.
‘These too were the earliest children — the children of the fathers of the fathers of Men that came there; and for pity the Eldar sought to guide all who came down that lane into the cottage and the garden, lest they strayed into Kôr
[5] This was a time of joy to the children, for it was mostly at this hour that a new comrade would come down the lane called Olórë Mallë or the Path of Dreams.
[6] Now for the most part the children did not often go into the house, but danced and played in the garden, gathering flowers or chasing the golden bees and butterflies with embroidered wings that the Eldar set within the garden for their joy. And many children have there become comrades, who after met and loved in the lands of Men, but of such things perchance Men know more than I can tell you. Yet some there were who, as I have told, heard the Solosimpi piping afar off, or others who straying again beyond the garden caught a sound of the singing of the Telelli on the hill, and even some who reaching Kôr afterwards returned home, and their minds and hearts were full of wonder. Of the misty aftermemories of these, of their broken tales and snatches of song, came many strange legends that delighted Men for long, and still do, it may be; for of such were the poets of the Great Lands.
[7] You and me — we know that land
And often have been there
In the long old days, old nursery days,
A dark child and a fair.
5 Was it down the paths of firelight dreams
In winter cold and white,
Or in the blue-spun twilit hours
Of little early tucked-up beds
In drowsy summer night,
10 That You and I got lost in Sleep
And met each other there —
Your dark hair on your white nightgown,
And mine was tangled fair?
…
25 The air was neither night or day,
But faintly dark with softest light,
When first there glimmered into sight
The Cottage of Lost Play.
[8] Grey fountains were there, and long lawns; and children everywhere, dancing sleepily, walking dreamily, and talking to themselves. Some stirred as if just waking from deep sleep; some were already running wide awake and laughing: they were digging, gathering flowers, building tents and houses, chasing butterflies, kicking balls, climbing trees; and all were singing.
‘Where do they all come from?’ asked Roverandom, bewildered and delighted.
‘From their homes and beds, of course,’ said the Man.
‘And how do they get here?’
‘That I ain't going to tell you at all; and you'll never find out. You are lucky, and so is anyone, to get here by any way at all; but the children don't come by your way, at any rate. Some come often, and some come seldom, and I make most of the dream.
[9] Roverandom was left to amuse himself, and he was just making for a beautiful yellow ball (‘Just like my own at home,’ he thought) when he heard a voice he knew.
‘There's my little dog!’ it said. ‘There's my little dog! I always thought he was real. Fancy him being here, when I've looked and looked all over the sands and called and whistled every day for him!’
As soon as Roverandom heard that voice, he sat up and begged. ‘My little begging dog!’ said little boy Two (of course); and he ran up and patted him. ‘Where have you been to?’ But all Roverandom could say at first was: ‘Can you hear what I'm saying?’
…
and the little boy was laughing till he — vanished quite suddenly and left Roverandom all alone on the lawn!
‘He's waked up, that's all,’ said the Man-in-the-Moon, who suddenly appeared. ‘Gone home, and about time too. Why! it's only a quarter of an hour before his breakfast time. He'll miss his walk on the sands this morning. Well, well! I am afraid it's our time to go, too.’
[10] ‘Now this which we put into our cups is limpë, the drink of the Eldar both young and old, and drinking, our hearts keep youth and our mouths grow full of song, but this drink I may not administer
[11] That is the voice of Tombo, the Gong of the Children, which stands outside the Hall of Play Regained, and it rings once to summon them to this hall at the times for eating and drinking, and three times to summon them to the Room of the Log Fire for the telling of tales
[12] ‘Hush thee, Ausir,’ said Vëannë, ‘for it is my tale and I will tell it to Eriol. Did I not see Gwendeling and Tinúviel once with my own eyes when journeying by the Way of Dreams in long past days?’
[13] but now I will tell to you the true and lamentable tale, and I knew it long ere I trod Olórë Mallë in the days before the fall of Gondolin.
[14] the children — the remainder of those who found Kôr and remained with the Eldar forever
[15] Eriol saw now that they were in a short broad corridor whose walls half-way up were arrassed; and on those tapestries were many stories pictured whereof he knew not at that time the purport. Above the tapestries it seemed there were paintings, but he could not see for gloom, for the candle-bearers were behind, and before him the only light came from an open door through which poured a red glow as of a big fire. That,’ said Vairë, ‘is the Tale-fire blazing in the Room of Logs; there does it burn all through the year, for 'tis a magic fire, and greatly aids the teller in his tale — but thither we now go,’
[16] Thither in after days fared the Elves of all the clans who were by illhap slain with weapons or did die of grief for those that were slain — and only so might the Eldar die, and then it was only for a while.
There Mandos spake their doom, and there they waited in the darkness, dreaming of their past deeds, until such time as he appointed when they might again be born into their children, and go forth to laugh and sing again.
[17] A houseless fëa that chose or was permitted to return to life re-entered the incarnate world through child-birth. Only thus could it return.* For it is plain that the provision of a bodily house for a fëa, and the union of fëa with hrondo, was committed by Eru to the Children, to be achieved in the act of begetting.
As for this re-birth, it was not an opinion, but known and certain. For the fëa re-born became a child indeed, enjoying once more all the wonder and newness of childhood; but slowly, and only after it had acquired a knowledge of the world and mastery of itself, its memory would awake; until, when the re-born elf was full-grown, it recalled all its former life, and then the old life, and the ‘waiting’, and the new life became one ordered history and identity. This memory would thus hold a double joy of childhood, and also an experience and knowledge greater than the years of its body. In this way the violence or grief that the re-born had suffered was redressed and its being
For the Re-born are twice nourished, and twice parented,* and have two memories of the joy of awaking and discovering the world of living and the splendour of Arda. Their life is, therefore, as if a year had two springs and though an untimely frost followed after the first, the second spring and all the summer after were fairer and more blessed.
[18] The Valar, or Mandos as the mouthpiece of all commands and in many cases their executor, were given power to summon, with full authority, all houseless fear of Elves to Aman. There they were given the choice to remain houseless, or (if they wished) to be re-housed in the same form and shape as they had had. Normally they must nonetheless remain in Aman.
Расписание
Взносы
Место проведения
Контакты
